Вновь заворожила меня Белла Ахмадулина. Купив новый сборник из серии «Великие поэты», читала всю ночь. Нынешний сборник сопровождается замечательными репродукциями с картин Врубеля, Серова, Лермонтова… Все стихи в сборнике – это посвящения великим людям.

О самых моих любимых стихотворениях Беллы я уже писала.  Сегодня еще два:

 

Тоска по Лермонтову

 

О Грузия, лишь по твоей вине,

когда зима грязна и белоснежна,

печаль моя печальна не вполне,

не до конца надежда безнадежна.

 

Одну тебя я счастливо люблю,

я лишь твое лицо не лицемерно.

Рука твоя на голову мою

ложится благосклонно и целебно.

 

Мне не застать врасплох твоей любви.

Открытыми объятия ты держишь.

Все говоры, все шепоты твои

мне на ухо нашепчешь и утешишь.

 

Но в этот день не так я молода,

чтоб выбирать меж севером и югом.

Свершилась поздней осени беда,

былой уют украсив неуютом.

 

Лишь черный зонт в моих руках гремит.

Живой и мрачной силой он напрягся.

То, что тебя покинуть норовит, —

пускай покинет, что держать напрасно.

 

Я отпускаю зонт и не смотрю,

как будет он использовать свободу.

Я медленно иду по октябрю,

сквозь воду и холодную погоду.

 

В чужом дому, не знаю почему,

я бег моих колен остановила.

Вы пробовали жить в чужом дому?

Там хорошо. И вот как это было.

 

Был подвиг одиночества свершен.

и я могла уйти. Но так случилось,

что в этом доме, в ванной, жил сверчок.

поскрипывал, оказывал мне милость.

 

Моя душа тогда была слаба

и потому — с доверьем и тоскою —

тот слабый скрип, той песенки слова

я полюбила слабою душою.

 

Привыкла вскоре добрая семья,

что так, друг друга не опровергая,

два пустяка природы — он и я —

живут тихонько, песенки слагая.

 

Итак — я здесь. Мы по ночам не спим,

я запою — он отвечать умеет.

Ну, хорошо. А где же снам моим,

где им-то жить? Где их бездомность реет?

 

Они все там же, там, где я была,

где высочайший юноша вселенной

меж туч и солнца, меж добра и зла

стоял вверху горы уединенной.

 

О, там, под покровительством горы,

как в медленном недоуменье танца,

течения Арагвы и Куры

ни встретиться не могут, ни расстаться.

 

Внизу так чист, так мрачен Мцхетский храм.

Души его воинственна молитва.

В ней гром мечей, и лошадиный храп,

и вечная за эту землю битва.

 

Где он стоял? Вот здесь, где монастырь

еще живет всей свежестью размаха,

где малый камень с легкостью вместил

великую тоску того монаха.

 

Что, мальчик мой, великий человек?

Что сделал ты, чтобы воскреснуть болью

в моем мозгу и чернотой меж век,

все плачущей над маленьким тобою?

 

И в этой, богом замкнутой судьбе,

в своей нижайшей муке превосходства,

хотя б сверчок любимому, тебе,

сверчок играл средь твоего сиротства?

 

Стой на горе! Не уходи туда,

где-только-то! — через четыре года

сомкнется над тобою навсегда

пустая, совершенная свобода!

 

Стой на горе! Я по твоим следам

найду тебя под солнцем, возле Мцхета.

Возьму себе всем зреньем, не отдам,

и ты спасен уже, и вечно это.

 

Стой на горе! Но чем к тебе добрей

чужой земли таинственная новость,

тем яростней соблазн земли твоей,

нужней ее сладчайшая суровость.

 

Великие поэты - Белла Ахмадулина

 

ДЕВОЧКА С ПЕРСИКАМИ

 

Сияет сад, и девочка бежит,

ещё свежо июня новоселье.

Ей весело её занятье — жить,

и всех любить, и быть любимой всеми.

Она и впрямь любима, как никто,

семьей, друзьями, мрачным гимназистом,

и нянюшкой, воззревшейся в окно,

и знойным полднем, и оврагом мглистым.

Она кричит: «Я не хочу, Антон,

ни персиков, ни за столом сиденья!»

 

Художник строго говорит о том,

что творчество, как труд крестьян,- вседенно.

Меж тем он сам пристрастен к чехарде,

и сам хохочет, змея запуская.

Везде: в саду, в гостиной, в чердаке —

его усердной кисти мастерская!

А девочке смешно, что ревновал

угрюмый мальчик и молчал сурово

 

Москву давно волнует Ренуар,

Абрамцево же влюблено в Серова

Он — Валентин, но редко он отверг

и слыл Антоном в своеволье детства.

 

Уж фейерверк, спех девочки — наверх:

снять розовое, в белое одеться.

И синий бант отринуть до утра,

она б его и вовсе потеряла,

он — надоел, но девочка — добра

и надеванье банта повторяла.

 

Художника и девочки — кумир:

лев золотой, Венеции возглавье.

Учитель Репин баловство корил,

пост соблюдал во трудах, во славе.

 

А я люблю, что ей суждён привет

модистки ловкой на мосту Кузнецком.

…Ей данный вкратце, иссякает век.

Она осталась в полдне бесконечном.

 

Ещё сирень, уже произросло

жасминное удушье вкруг беседки.

Серьёзный взор скрывает озорство,

несведущее в скуке и бессмертье.

 

Пусть будет там, где персики лежат,

пусть бант синеет, розовеет блуза.

Так Момонтову Верочку мне жаль:

нет мочи ни всплакнуть, ни улыбнуться.

 

ДЕВОЧКА С ПЕРСИКАМИ

 

Верочка Мамонтова ушла из жизни очень рано в возрасте 32 лет,сгорела за три дня, заболев пневмонией.