Завяжи меня узелком на платке,
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про чёрный день.
Я — ржавый гвоздь, что идёт на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?
Читая ранее неопубликованные стихи Бориса Слуцкого и воспоминания о нем, я все больше проникаюсь уважением к нему и как к человеку, и как к поэту.
Слуцкий Борис Абрамович — советский поэт
07 05 1919 — 23 02 1986
Он бесспорно, один из самых крупных поэтов советского периода русской литературы. Вся его жизнь (1919—1986) уложилась в этот период. И понимание процессов идущих в стране после войны принесло ему разочарование: что он чужой и никому не нужен, что идеалов, за которые он положил свою жизнь, тоже нет.
И сегодня на кануне 23 февраля – дня защитников Отечества, и дня смерти поэта – дня памяти, хочу снова почитать его стихи, почитайте и вы.
«А в то время, когда в Союзе писателей шла суетливая возня вокруг золотых и серебряных медалей, по Москве чеканно военной походкой ходил прекрасный поэт Борис Слуцкий, напечатавший только одно стихотворение, да и то в сороковом году. И, как ни странно, он был спокойней и уверенней всех нервничающих кандидатов в лауреаты. Оснований для спокойствия у него как будто не имелось. Несмотря на свои 35 лет, он не был принят в Союз писателей. Он жил тем, что писал маленькие заметки для радио и питался дешевыми консервами и кофе. Квартиры у него не было. Он снимал крошечную комнатушку. Его стол был набит горькими, суровыми, иногда по-бодлеровски страшными стихами, перепечатанными на машинке, которые даже бессмысленно было предлагать в печать. И тем не менее Слуцкий был спокоен. Он всегда был окружен молодыми поэтами и вселял в них уверенность в завтрашнем дне. Однажды, когда я плакался ему в жилетку, что мои лучшие стихи не печатают, Слуцкий молча открыл свой стол и показал мне груды лежащих там рукописей.
— Я воевал, — сказал он, — и весь прошит пулями. Наш день придет. Нужно только уметь ждать этого дня и кое-что иметь к этому дню в столе. Понял?!
Я понял» (Евгений Евтушенко)
Кадровую армию: Егорова,
Тухачевского и Примакова,
отступавшую спокойно, здорово,
наступавшую толково, —
я застал в июле сорок первого,
но на младшем офицерском уровне.
Кто постарше — были срублены
года за три с чем-нибудь до этого.
…Помню генералов, свежевышедших
из тюрьмы и сразу в бой идущих,
переживших Колыму и выживших,
почестей не ждущих…
………………………………………………..
Расстреливали Ваньку-взводного
за то, что рубежа он водного
не удержал, не устерег.
Не выдержал. Не смог. Убег.
Бомбардировщики бомбили
и всех до одного убили.
Убили всех до одного,
его не тронув одного.
Он доказать не смог суду,
что взвода общую беду
он избежал совсем случайно.
Унес в могилу эту тайну.
Удар в сосок, удар в висок,
и вот зарыт Иван в песок,
и даже холмик не насыпан
над ямой, где Иван засыпан.
До речки не дойдя Днепра,
он тихо канул в речку Лету.
Все это сделано с утра,
Зане жара была в то лето.
……………………………………………….
В двадцатом веке дневники
Не пишутся и ни строки
потомкам не оставят.
Наш век ни спор, ни разговор,
Ни заговор, ни оговор
Записывать не станет.
Он столько видел, этот век, —
смятенных вер, снесённых вех,
не вставших ванек-встанек, —
что неохота вспоминать.
Он вечером в свою тетрадь
Записывать не станет.
Но стих — прибежище души.
Без страха в рифму всё пиши.
За образом — как за стеною.
За стихотворною строкой,
Как за разлившейся рекой,
Как за броней цельностальною.
Лишь по прошествии веков
Из скомканных черновиков,
Из спутанных метафор
Все извлекут, что ни таят:
И жизнь, и смерть,
И мед, и яд,
А также соль и сахар.
…………………………………………….
Я строю на песке, а тот песок
еще недавно мне скалой казался.
Он был скалой, для всех скалой остался,
а для меня распался и потек.
Я мог бы руки долу опустить,
я мог бы отдых пальцам дать корявым.
Я мог бы возмутиться и спросить,
за что меня и по какому праву…
Но верен я строительной программе.
Прижат к стене, вися на волоске,
я строю на плывущем под ногами,
на уходящем из-под ног песке.
1952
………………………………………………….
Ценности сорок первого года:
я не желаю, чтобы льгота,
я не хочу, чтобы броня
распространялась на меня.
Ценности сорок пятого года:
я не хочу козырять ему.
Я не хочу козырять никому.
Ценности шестьдесят пятого года:
дело не сделается само.
Дайте мне подписать письмо.
Ценности нынешнего дня:
уценяйтесь, переоценяйтесь,
реформируйтесь, деформируйтесь,
пародируйте, деградируйте,
но без меня, без меня, без меня.
……………………………………………………….
А я сбивался, ушибался
И так порою ошибался,
Что до сих пор звенит в ушах.
Слепорождённым и ослепшим,
Невидящим, конечно, легче,
Конечно, проще им, чем нам,
Отягощенным с детства зреньем,
Презреньем, иногда прозреньем.
Да мы глядим по сторонам.
………………………………………………………………
Запах лжи, почти неуследимый,
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино — тошный и кромешный
запах лжи.
………………………………………………………
В моей профессии – поэзии –
Измена родине немыслима.
Язык не поезд. Как ни пробуй,
С него не спрыгнешь на ходу.
Родившийся под знаком Пушкина
В иную не поверит истину,
Со всеми дохлебает хлёбово,
Разделит радость и беду.
И я не только достижениями
И восхищен, и поражён,
Склонениями и спряжениями
Склонен, а также сопряжён.
И я не только рубежами,
Их расширением прельщён,
Но суффиксами, падежами
И префиксами восхищён.
Отечественная история
и широка, и глубока
Как приращеньем территории,
Так и прельщеньем языка
…………………………………………………
Ну что же, я в положенные сроки
расчелся с жизнью за её уроки.
Она мне их давала, не спросясь,
но я, не кочевряжась, расплатился
и, сколько мордой ни совали в грязь,
отмылся и в бега пустился.
Последний шанс значительней иных.
Последний день меняет в жизни много.
Как жалко то, что в истину проник,
когда над бездною уже заносишь ногу.
Некоторые стихотворения Бориса Слуцкого помещены в моей заметке «Надежда побежденная плачет»
- Метки: Борис Слуцкий, советские поэты
