В финал конкурса «Русская премия» за 2012 год вышли девять русскоязычных писателей и поэтов из разных стран. Один из них Вячеслав Шаповалов из Киргизии с книгой стихов «Евроазис».

 

Вячеслав Иванович Шаповалов - народный поэт Киргизии

Вячеслав Иванович Шаповалов — народный поэт Киргизии

28 10 1947

 

Этой книги не читала. Но с двумя стихотворениями вас познакомлю.

Элегия

На лету умирает комар, прозевавший летнюю пору,

паутина летит над страной обветшалых крон,

кобыла, не зная, зачем, поднимается медленно в гору,

взрывчатка сама собою прячется в старый схрон,

обыденную интригу время вновь затевает

с временами года, толпящимися у дверей,

детским голосом смерть пионерский куплет запевает

под отеческим взором дремлющих концлагерей…

 

 

Рождество в Таш-Рабате

Рассвета линия сырая в объятья караван-сарая

ведет — из ада ли, из рая, однако вновь — и в рай, и в ад.

Сын Божий, разве так годится — среди язычников родиться

и срок отпущенный трудиться в пути с восхода на закат?

 

Презрительно взирая в завтра, верблюд, с гримасой динозавра,

плюет, по требованью жанра, на все, что видит на земле,

из тьмы шагая к нашим эрам и времени служа примером.

И женщина в хиджабе сером спит, зябко сгорбившись, в седле.

 

На тропах, развращенных шелком,

рассвет глядит голодным волком,

и солнце видится осколком пропитанного пылью льда,

и мгла к лицу средневековью, и снова нужен тот, кто кровью

дорогу к новому становью за нас оплатит, как всегда.

 

Руины саманидской кладки, вчерашних бедствий отпечатки,

тысячелетние заплатки… Эй, караванщик, как дела? —

и грузный нар, весь в желтой пене, припал со стоном на колени,

и женщина сквозь свет без тени с седла высокого сошла:

 

с трудом, в навозной жиже, в стуже, прислушиваясь к тьме снаружи,

льдом отороченные лужи обходит — и глядит во тьму,

несет под долгий плач напева свое измученное чрево,

сосуд любви, предвестье гнева, и то, что суждено ему.

 

Сын Божий, ах, зачем ты рвешься туда, где бед не оберешься,

ведь этот мир, как ни тревожься, опять у дьявола в горсти,

не просыпайся в вечной неге! — замрут пески, замерзнут реки,

умолкнет зов, волхвы навеки утратят вехи на пути.

 

Но озарили полог низкий — мрак боли, гул стихий неблизкий,

стон облегченья материнский, бездомного страданья страх,

и запротестовала эта тьма, и потребовала: света! —

и истеричная комета забуйствовала в небесах.

 

Добра и зла не принимая, прими дитя, юдоль земная! —

бессмысленна судьба людская, но тих бездетный небосклон,

безгрешны — кесаря сеченье, горящих старых книг свеченье,

времен грядущих отреченье от прошлых, стало быть, времен.

 

Светильники небес погасли: в сколоченные наспех ясли

младенца мать, в тревожной ласке, печальной радостью полна,

укладывает на солому, прислушавшись к чужому дому,

к безмолвному чужому грому, пронзающему времена.

 

Что ж, бедная судьба — богата, когда под сводом Таш-Рабата

затеплился костер адата. И в равнодушной тишине,

под материнскою рукою ребенок спит, пока покою

его — сообщество людское не позавидует в огне.

 

Пугает высь хвостатый демон астрологическою темой,

и близок нам одним уж тем он, что, комментарием служа,

напоминает, сколь прекрасно сквозь время движется пространство,

Большого Взрыва постоянство, отрыжка разума, душа…

 

Из многомерзостного блуда, из тьму отвергнувшего чуда,

он — мохаммед, христос и будда, он, безымянный гильгамеш,

воскликнет: вот она дорога к порогу Бога, но как много

необратимого итога таит познания мятеж!..

 

Зов неожиданного горна — услышим! — вырвется из горла,

земля вздохнет легко и скорбно — совсем как старшая сестра,

потянется сознанье к сети, сиротствуя на белом свете,

там, где дыханье старой смерти над ухом слышится с утра.

 

Настанет, поздно или рано: евангелье от талибана,

и рев голодный калибана, и гнусный ад, и грустный рай.

Венец творенья вновь похерит все, чему влюбленно верит.

И лет несчетных не измерит старинный караван-сарай.

 

Зачем я здесь, случайный путник, дитя толпы, погрязшей в плутнях,

из всех полупризнаний мутных плету истории каркас,

подглядываю за твореньем и не гнушаюсь повтореньем?..

Но полон мир безмерным зреньем: не видим мы, а видят — нас!

 

Тревогой и любовью ранен младенец-инопланетянин.

Его полет тревожно странен, он из невидимых высот

нас, к грязи рвущихся, хоть режьте, — зовет к немыслимой надежде.

Спасти нас хочет, как и прежде! Но, как и прежде, — не спасет.

 

Из интервью, взятых у Шаповалова:

«Истинный поэт открывает глаза своим современникам на важнейшие стороны бытия, которых они не замечают…

Поэзия, в которой аккумулируется все-таки мудрость, может быть воспринята и понята далеко не всеми (это 15% населения)…

Общество прекрасно обходится без поэзии. Но оно – вот эффект! – при этом неизбежно становится мало культурнее, ограниченнее, глупее…»