В интернете нашла необычного поэта, прочитала его стихи, хоть и грустно стало, и тревожно, решила и вас познакомить, если это не случилось ранее.
Владимир Аркадьевич Гандельсман.
12 11 1948
Стихи публикует с 1990. В этом же году эмигрировал в США.
Детство
Варенье варится в саду.
Еще я вижу череду
высоких сосен.
Гамак. На золотистый сон
узор горячий нанесен
наствольных оспин.
*************************
И от любви остается горстка
пепла, не больше наперстка.
Нет, не страшно стало душе
быть нелюбимой уже.
Вот тебе рукавицы, ватник,
лампочка в сорок свечей,
кружка воды и мышиный привратник.
Чей ты теперь? Ничей.
Будешь двуруким теплом двуногим
жить, согревая тьму,
счастьем обязан был ты не многим,
будешь зато — никому,
это и есть твое счастье… все же
это еще и твой страх,
что и тогда тебе Бога дороже
будет пепел, наперсток, прах.
*************************
Домой, домой, домой,
с Крестовского съезжая
моста, я вздрогнул: Боже мой,
какая жизнь простая,
как все проявлено: торчат
деревья, трубы,
и мокрый снег летит, и спят
в снегу гребные клубы,
и все молчит, срезаясь за
стекло косым квадратом,
то набегая, то сквозя,
то волочась закатом,
а там, средь серых плоскостей,
смиряются, смиряют,
хоронят, любят, ждут гостей,
живут и умирают,
и надо двери отворить,
и надо чаю заварить.
**************************
Шел мимо школы. (В иностранном,
американском городке
с названьем чудным и пространным
я жил тогда). Невдалеке
Весна стояла с неким пряным
цветком в нежнеющей руке.
Был пересменок в школе, в эти
минуты в солнечные сети,
зажмурясь, бледное дитя
попало, со ступень сходя.
Смотрели матери, как сын из
дверей выходит или дочь,
оставив ужас там, где синус
икс умножается на минус
его (ее) познанья. Прочь,
туда, где небо блещет, синясь,
и тает, ширясь, полоса
за реактивным самолетом!
Я шел, прислушиваясь к нотам
весны. Пробило два часа.
И следом озарился сквер
двойным огнем. Секундомер,
взрыв обещающий, затикал,
пахнуло воздухом каникул,
дитя навстречу, теребя
весенний лепесток, бежало,
и мне вонзилось в сердце жало:
я вздрогнул и узнал себя.
Явленье не было отнюдь
воспоминаньем. В этом суть.
Мой друг, двойное дно апреля,
пора мистических подмен!
В трудах Луиса и Марселя
описан этот феномен.
Возможно, несколько наскоков
подобных совершил Набоков.
Мы к их трудам добавим наш
философический пассаж.
Не сожалей о жизни краткой,
ты от бессмертия в вершке,
когда находишь за подкладкой
себя в своем же пиджаке.
Ах, люди! Надобен ремень им,
чтоб в наши пасмурные дни
во что-то верили они.
Ты сам себе одновременен –
запомни! Бог тебя храни.
И вот последнее: едва лишь
ты извлечен на белый свет,
как уж отсутствием печалишь
ту точку, где ты был и – нет,
и вмиг тускнеешь, как в тоске
тускнеет рыба на песке.
Мой друг бессмертный, не скорбя,
верни забвению себя.
Я подошел к реке, не помня
зачем, откуда и куда,
у ног пустели невода,
и было, Господи, легко мне.
- Метки: Владимир Гандельсман
