Пасмурное утро 15 апреля, закончила читать книгу рассказов Хулио Кортасара «Преследователь» (Санкт-Петербург, Лениздат, 1993). Долго остаюсь как-бы за гранью реальности в полном ощущении недосказанности и, в силу этого, становлюсь соавтором и участником прочитанного. Завораживает!

Хулио Кортасар

26 08 1914 — 12 02 1984

Хулио Кортасар —  аргентинский прозаик и поэт, живший и работавший преимущественно в Париже.

Учился на литературно-философском факультете, но стал сельским учителем, а позднее — преподавателем в университете. Переехав, стал переводчиком и поэтом-символистом, но стихи не публиковал.

Автор рассказов с элементами бытовой фантастики и магического реализма. Считая, что «роман побеждает всегда по очкам, рассказ должен выиграть нокаутом», Кортасар писал новеллы и рассказы – метафоры. Вот, например, рассказ «Непрерывность парков» чуть больше страницы машинописного текста, а драмы, напряжения страстей на целый роман.

Хочу еще привести одну очень характерную для Кортасара цитату из рассказа «Дневниковые записи для рассказа»:

«Почти ничего не остается (у меня): ни самой вещи, ни ее существования, ни моего, ни чистого объекта, ни чистого субъекта, ни какого интереса к чему бы то ни было». И в самом деле: какой интерес отыскивать Анабель в глубине времени, для меня это всегда означает углубляться в самого себя, а это так грустно, писать о себе, в то время как хотелось бы и дальше воображать, будто пишу про Анабель»

И, такие замечательные стихи Кортасара, ( позволю себе допустить, что перевод В. Андреева), если нет – прошу поправить.

Стихи Хулио Кортасара

Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя

в ослепительно белых коридорах, где плещут

фонтаны света,

я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его

с тебя, как корку со шрама,

я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,

спящими в дожде.

Я не хочу, чтобы ты имела какую-нибудь форму, была

именно тем, что начинается после твоей руки,

подумай о воде, или о львах,

что растворяются в сиропе басен,

или о жестах — этой архитектуре из ничего,

зажигающей свои огни в самой середине встречи.

Каждое утро — это школьная доска, на которой

я выдумываю тебя, рисую тебя,

тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими

гладкими волосами, не с этой улыбкой.

Я ищу твою сумму, ищу край бокала,

в котором вино, и луна, и зерцало,

ищу ту линию, что заставляет мужчину

дрожать в галерее музея.

А ещё я люблю тебя, а на улице идёт дождь и время.

AFTER SUCH PLEASURES

Этой ночью я искал твои губы в чужих губах

и почти поверил в то, что отыскал тебя,

ибо, слепец, я знаю: то, что влечет меня

к женщине, — это река;

но какая тоска — добраться до берега сновидения

и понять: наслаждение — жалкий раб,

получивший фальшивую монету.

Забытая, любимая, — как я желал бы

воскресить то страданье в Буэнос-Айресе,

ту безнадежную надежду.

Если бы вновь полюбить тебя

в доме моем — открытом в сторону порта,

если бы вновь встретить тебя утром в кафе, —

и чтоб ничего-ничего

еще не случилось.

Чтобы не надо было ни о чем забывать,

рук твоих не вычеркивать из памяти,

и пусть одно остается — окно в беззвездное небо.

HAPPY NEW YEAR

О многом ли я прошу?

Я хотел бы, чтобы рука твоя,

словно бы лягушонок, уснула в моих руках.

Что мне нужно? Вот эту дверь отворить —

в твой мир войти, в замкнутый,

зеленый и сладкий мир.

Нет, в эту ночь, когда кончается совиный год

одиночества,

ты не дашь мне руки?!

Ты — далеко…

Из воздуха я сотворю каждый палец твоей руки,

нежную мякоть ладони,

сотворю тыльную сторону — в переплетенье

прожилок: страну голубых деревьев.

И словно бы от меня зависит само

существование мира,

последовательность всех четырех времен года,

крик петушиный, любовь человеческая —

в руки свои

я беру твою руку.

BILLET DOUX

Вчера я получил письмо — негаданно-нежданно.

Не выразить, как мне невыносимо быть одной.

Невыносимо — до слез, ведь мы друг друга любим,

но ныне

любовь опередила нас

и нежными руками

отсутствие скрывает наше.

Исписан весь листок.

И вот — конец.

Любовь моя ушедшая, я должен написать тебе,

я отвечаю:

Буэнос-Айрес, четвертое, ноябрь, год тыща девятьсот

пятидесятый. Четвертое, и

пленницей календаря — луна.

Нам так немного было нужно, чтобы были вместе:

уверенный шаг дня, прямая линия цветка,

определенность встречи.

Да, вот и все, что было нужно.

Легла монета решкой, ковер — изнанкой.

(Никто не виноват, что я живу, что так живу…)