Сегодняшняя ночь прошла без сна. И Иннокентий Анненский со своим противоречивым мировосприятием («безысходная тоска жизни и ужас перед смертью, желание уйти и боязнь умереть, неприятие действительности, стремление бежать от нее и одновременно привязанность к трудовым будням») был очень кстати.  Поэзия нам очень нужна и в лучшие часы нашей жизни, и в трудные. Ты не одинок! Может, то же кому- то не спалось? – почитайте.

 

Эта ночь бесконечна была,

Я не смел, я боялся уснуть:

Два мучительно-черных крыла

Тяжело мне ложились на грудь.

 

На призывы ж тех крыльев в ответ

Трепетал, замирая, птенец,

И не знал я, придет ли рассвет

Или это уж полный конец…

 

О, смелее… Кошмар позади,

Его страшное царство прошло;

Вещих птиц на груди и в груди

Отшумело до завтра крыло…

 

Облака еще плачут, гудя,

Но светлеет и нехотя тень,

И банальный, за сетью дождя,

Улыбнуться попробовал День.

 

Ноябрь

сонет

 

Как тускло пурпурное пламя,

Как мертвы желтые утра!

Как сеть ветвей в оконной раме

Всё та ж сегодня, что вчера…

 

Одна утеха, что местами

Налет белил и серебра

Мягчит пушистыми чертами

Работу тонкую пера…

 

В тумане солнце, как в неволе…

Скорей бы сани, сумрак, поле,

Следить круженье облаков,-

 

Да, упиваясь медным свистом,

В безбрежной зыбкости снегов

Скользить по линиям волнистым.

 

Струя резеды в темном вагоне

 

Dors, dors, mon enfant!

 

Не буди его в тусклую рань,

Поцелуем дремоту согрей…

Но сама — вся дрожащая — встань!

Ты одна, ты царишь… Но скорей!

Для тебя оживил я мечту,

И минуты ее на счету

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так беззвучна, черна и тепла

Резедой напоенная мгла…

В голубых фонарях,

Меж листов на ветвях

Без числа

Восковые сиянья плывут,

И в саду,

Как в бреду,

Хризантемы цветут…

. . . . . . . . . . . . . .

Все, что можешь ты там, все ты смеешь теперь,

Ни мольбам, ни упрекам не верь!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пока свечи плывут

И левкои живут,

Пока .дышит во сне резеда —

Здесь ни мук, ни греха, ни стыда…

Ты боишься в крови

Своих холеных ног,

И за белый венок

В беспорядке косы?

О, молчи! Не зови!

Как минуты-часы

Не таимой и нежной красы.

. . . . . . . . На ветвях,

 

В фонарях догорела мечта —

Голубых хризантем…

. . . . . . . . . . . . . . .

Ты очнешься — свежа и чиста,

И совсем… о, совсем!

Без смятенья в лице,

В обручальном кольце

. . . . . . . . . . . . . .

Стрелка будет показывать семь…

 

Дремотность

 

Сонет

 

В гроздьях розово-лиловых

Безуханная сирень

В этот душно-мягкий день

Неподвижна, как в оковах.

 

Солнца нет, но с тенью тень

В сочетаньях вечно новых,

Нет дождя, а слез готовых

Реки — только литься лень.

 

Полусон, полусознанье,

Грусть, но без воспоминанья,

И всему простит душа…

 

А, доняв ли, холод ранит,

Мягкий дождик не спеша

Так бесшумно барабанит.

 

 

В ароматном краю в этот день голубой

Песня близко: и дразнит, и вьется;

Но о том не спою, что мне шепчет прибой,

Что вокруг и цветет, и смеется.

 

Я не трону весны — я цветы берегу,

Мотылькам сберегаю их пыль я,

Миг покоя волны на морском берегу

И ладьям их далекие крылья.

 

А еще потому, что в сиянье сильней

И люблю я сильнее в разлуке

Полусвет-полутьму наших северных дней,

Недосказанность песни и муки…