Наталья Львовна Ключарёва — поэт, прозаик. Родилась в 1981 году в Перми. Окончила филфак Ярославского университета. Живет в подмосковной деревне, работает в газете «Первое сентября», постоянный автор журнала «Новый мир». Выпустила книгу стихов «Белые пионеры «(АРГО — риск, 2006) и роман «Россия: общий вагон» (Лимбус-пресс, 2007). Финалист премии «Дебют» 2002 года в номинации «Поэзия», в 2007 году стала лауреатом Литературной премии имени Юрия Казакова за рассказ «Год в Раю» (Новый мир. 2007. № 11).
Из интервью: Наталья Ключарёва: «Моё писательство — из невозможности утешить, накормить …»
«Вот и у нас в Ярославле появился Провинциальный Колледж, куда собирали “белых ворон” со всего города и учили по университетским программам. Тут мне ещё раз крупно повезло. Литературу у нас вёл гениальный Михаил Александрович Нянковский. А с гениальностью, вообще, большая проблема: её абсолютно невозможно описать. Можно только сидеть, разинув рот и затаив дыхание, ловить каждое слово, вытирать слёзы, замирать от восторга и тому подобное, чем мы все два года и занимались»
« Я учусь у Чехова — прозрачности текста, ёмкости каждого слова и предельной деликатности автора, который не суёт везде свой указующий перст, а умеет вовремя отойти в сторонку и позволить читателю додумать. Ведь по-настоящему ценно лишь то, что мы поняли сами, а не то, о чём нам рассказали другие. Вот за это, за этот указующий перст, я не люблю Толстого. Я не люблю книги-ответы, книги-рецепты, книги-истины-в-последней-инстанции. Я люблю книги сомнений, где обнажена мысль, идущая от сомнения к сомнению на предельном напряжении всех сил. Люблю книги, задающие вопросы. В этом смысле, конечно, Фёдору Михайловичу нет равных. И разговор Алёши и Ивана в трактире мне не даёт покоя уже много лет. Чувству языка я учусь у Бунина. Меня приводит в восторг и его восприятие мира, когда все органы чувств — как будто босиком. Я люблю Платонова — за его бесконечное сострадание к миру, ко всему, что в мире есть, от безымянного земного вещества до изнурённого человеческого духа. Платонов, наверное, самый главный писатель в моей жизни, если тут вообще возможны какие-то иерархии. Из тех, кто пишет сейчас, для меня важнее всего Распутин. Этот его эпический размах, совершенно небывалый, не вписывающийся в наше карликовое время. Для меня всегда было загадкой: откуда? Потом я попала на Байкал и поняла: вот он, источник этого могучего дыхания, в котором гудит космос. И так нужна сейчас его мысль, которую он настойчиво везде повторяет: экология — это в первую очередь нравственная проблема. Ведь очень скоро экология станет самым насущным вопросом современности»
За Нянковского, за эту любовь к писателям, которых я так же люблю я проникаюсь к этой молодой женщине (много моложе моих обоих сыновей), к этому начинающему писателю, но уже заявившему о себе, большим уважением.
Ничего ранее у нее не читала, а сегодня в интернете прочла повесть «Деревня дураков». Не могу сказать, что все я приняла однозначно. Показалось, что для повести поднято слишком много важных жизненных вопросов, получилось некоторое наслоение, что лишило произведение цельности. Однако прочитала я повесть на одном дыхании.
Хочу процитировать отдельные места:
Вот это я представила очень четко и содрогнулась – «Впереди у нас – Страшный Стыд. Когда все тайное станет явным. Когда люди, любившие нас и верившие в нашу любовь, увидят все те гадости, которые мы о них думали и за спиной говорили, всю нашу подлую изнанку. И будут стоять и смотреть на нас – со всей беззащитностью любви. А мы будем смотреть на них. И спрятаться, отвести глаза, провалится сквозь землю – будет уже невозможно»
А вот отношениям стариков (ему 90 лет, ей за 80), любящих друг друга и цветы, я искренне позавидовала со всею чистотой – «Картошку мы не сажаем, телевизии не держим, меж собой не лаемся, седьмой десяток как одна душа. Чего еще. Не пьем, про пенсию не тревожимся, на старость не обижаемся. Счастливые мы. Людям это стерпеть трудно»
С этим согласилась – «Дело жизни – сама жизнь… Может так даже правильнее дать жизни случится, а не навязывать ей свой маршрут. На самом деле нет ничего страшней людей, которые знают куда идут и прут напролом к своей цели. И жизни не замечают, и легко разрушают ее. И свою, и чужую»
А это уже из другой повести
Автобус
Я бы хотела ехать с тобой в деревенском автобусе. Чтобы он кренился
набок, объезжая рытвины и рвы, и мы стукались коленками и улыбались.
Я бы хотела, чтобы мы молчали.
Чтобы это была осень. Яркий ветреный день, на который больно смотреть.
Я бы хотела, чтобы на обочине стояли ящики с гроздьями фиолетового лука, пирамидами оранжевых тыкв, корзинами желтых яблок и фейерверками георгинов.
И мы бы не сказали друг другу ни слова. Это мне кажется важным.
И чтобы в огородах сжигали осенний хлам, и пахло дымом, томительно пахло дымом. От этого запаха всегда переполняешься чем-то таким, о чем можно только плакать или молчать.
Я бы хотела смотреть на тебя. И видеть тебя спокойным и — если это возможно — счастливым.
Я бы хотела, чтоб мы никуда не спешили, чтоб нас никто не ждал, чтобы мы просто ехали в деревенском автобусе, налегке: без сумок, без целей, без воспоминаний, без слов.
В яркий ветреный день, на который больно смотреть.
Которого никогда не будет.
