Борису Чичибабину исполнилось в январе 90 лет со дня рождения, потом прочитала три его замечательных стихотворения в книге А. Ракова «Поэзию любят красивые люди», прочла о нем статью Дмитрия Шеварова в «Российской газете». Сегодня захотелось вспомнить добрым словом недавно ушедшего из жизни Григория Померанца, и снова столкнулась с Чичибабиным. Чичибабин пишет: «В начале 70-х судьба подарила мне близкое общение с Зинаидой Александровной Миркиной и Григорием Соломоновичем Померанцем… На протяжении нескольких лет они были моими духовными вожатыми. Вечное им спасибо…»
А я скажу: светлая память Григорию Соломоновичу, и обязательно буду читать его статьи, почти ничего ранее не читала, кроме стихов его жены Зинаиды Миркиной
А Чичибабина, который за неделю встретился четыре раза, надо вспомнить.
Борис Алексеевич Чичибабин — русский, советский поэт
09 01 1923 — 15 12 1994
Он прошел войну и уже в июне 1946 года был арестован, был в лагерях. Первая книга вышла в 1963, 25 лет проработал в трамвайно-троллейбусном парке, известность пришла к нему в конце жизни.
Меня как-то успокоило рассуждение Чичибабина о поэзии: «Поэзию никогда не будет любить большое количество народа. Она нужна лишь тем, кто без нее не может жить. Таких людей всегда будет очень и очень мало. И сейчас я думаю: слава богу, что это так. Было бы ужасно, если бы поэзию любили, как футбол»
Ниже несколько стихотворений Бориса Чичибабина:
Все, что мечтала услышать душа
в всплеске колодезном,
вылилось в возгласе: «Как хороша
церковь в Коломенском!»
Здравствуй, царевна средь русских церквей,
бронь от обидчиков!
Шумные лица бездушно мертвей
этих кирпичиков.
Божья краса в суете не видна.
С гари да с ветра я
вижу: стоит над Россией одна
самая светлая.
Чашу страданий испивши до дна,
пальцем не двигая,
вижу: стоит над Россией одна
самая тихая.
В милой пустыне, вдали от людей
нет одиночества.
Светом сочится, зари золотей,
русское зодчество.
Гибли на плахе, катились на дно,
звали в тоске зарю,
но не умели служить заодно
Богу и Кесарю…
Стань над рекою, слова лепечи,
руки распахивай.
Сердцу чуть слышно журчат кирпичи
тихостью Баховой.
Полные света, стройны и тихи,
чуда глашатаи,-
так вот должны воздвигаться стихи,
книги и статуи.
…Грустно, любимая. Скоро конец
мукам и поискам.
Примем с отрадою тихий венец —
церковь в Коломенском.
**************************
и давящее чувство осени.
Живу на даче, как на острове.
и все друзья меня забросили.
Ни с кем не пью, не философствую,
забыл и знать, как сердце влюбчиво.
Долбаю землю пересохшую
да перечитываю Тютчева.
В слепую глубь ломлюсь напористо
и не тужу о вдохновении,
а по утрам трясусь на поезде
служить в трамвайном управлении.
В обед слоняюсь по базарам,
где жмот зовет меня папашей,
и весь мой мир засыпан жаром
и золотом листвы опавшей…
Не вижу снов, не слышу зова,
и будням я не вождь, а данник.
Как на себя, гляжу на дальних,
а на себя — как на чужого.
С меня, как с гаврика на следствии,
слетает позы позолота.
Никто — ни завтра, ни впоследствии
не постучит в мои ворота.
Я — просто я. А был, наверное,
как все, придуман ненароком.
Все тише, все обыкновеннее
я разговариваю с Богом.
1965
******************************
Как зимой завершена
обида темных лет!
Какая в мире тишина!
Какой на свете свет!
Сон мира сладок и глубок,
с лицом, склоненным в снег,
и тот, кто в мире одинок,
в сей миг блаженней всех.
О, стыдно в эти дни роптать,
отчаиваться, клясть,
когда почиет благодать
на чаявших упасть!
В морозной сини белый дым,
деревья и дома,-
благословением святым
прощает нас зима.
За все зловещие века,
за всю беду и грусть
младенческие облака
сошли с небес на Русь.
В них радость — тернии купать
рождественской звезде.
И я люблю ее опять,
как в детстве и в беде.
Земля простила всех иуд,
и пир любви не скуп,
и в небе ангелы поют,
не разжимая губ.
Их свечи блестками парят,
и я мою зажгу,
чтоб бедный Галич был бы рад
упавшему снежку.
О, сколько в мире мертвецов,
а снег живее нас.
А все ж и нам, в конце концов,
пробьет последний час.
Молюсь небесности земной
за то, что так щедра,
а кто помолится со мной,
те — брат мне и сестра.
И в жизни не было разлук,
и в мире смерти нет,
и серебреет в слове звук,
преображенный в свет.
Приснись вам, люди, снег во сне,
и я вам жизнь отдам —
глубинной вашей белизне,
сияющим снегам.
… Люблю Бориса Чичибабина
за рукопись Руси на лбу.
Мне Чичибабин – это Родина,
последний нонешний святой,
и смотрят зыбко и колодезно
его глаза с живой водой.
Люблю я пьющих полной чашею
отравленное бытие,
когда поэт – он величайшее
стихотворение свое.