Вчера на канале «Культура» у Сати Спиваковой был в гостях Вениамин Смехов. Речь шла о родстве музыки и поэзии. «Для Скрябина поэзия была чуть выше музыки. Для Бориса Пастернака – наоборот. Он любил музыку больше всего…» Стихи – это тоже музыка!  Я еще раз восхитилась эрудицией ведущей и гостя. С удовольствием послушала стихи о музыке и о музыкантах в исполнении Вениамина Смехова.

Стихи для тех, кто не видел передачи:

 

Борис Пастернак

МУЗЫКА

Дом высился, как каланча.

По тесной лестнице угольной

Несли рояль два силача,

Как колокол на колокольню.

 

Они тащили вверх рояль

Над ширью городского моря,

Как с заповедями скрижаль

На каменное плоскогорье.

 

И вот в гостиной инструмент,

И город в свисте, шуме, гаме,

Как под водой на дне легенд,

Bнизу остался под ногами.

 

Жилец шестого этажа

На землю посмотрел с балкона,

Как бы ее в руках держа

И ею властвуя законно.

 

Вернувшись внутрь, он заиграл

Не чью-нибудь чужую пьесу,

Но собственную мысль, хорал,

Гуденье мессы, шелест леса.

 

Раскат импровизаций нес

Ночь, пламя, гром пожарных бочек,

Бульвар под ливнем, стук колес,

Жизнь улиц, участь одиночек.

 

Так ночью, при свечах, взамен

Былой наивности нехитрой,

Свой сон записывал Шопен

На черной выпилке пюпитра.

 

Или, опередивши мир

На поколения четыре,

По крышам городских квартир

Грозой гремел полет валькирий.

 

Или консерваторский зал

При адском грохоте и треске

До слез Чайковский потрясал

Судьбой Паоло и Франчески.

 

Осип Мандельштам

СКРИПАЧКА

 

За Паганини длиннопалым

Бегут цыганскою гурьбой —

Кто с чохом чех, кто с польским балом,

А кто с венгерской немчурой.

 

Девчонка, выскочка, гордячка,

Чей звук широк, как Енисей,-

Утешь меня игрой своей:

На голове твоей, полячка,

Марины Мнишек холм кудрей,

Смычок твой мнителен, скрипачка.

 

Утешь меня Шопеном чалым,

Серьезным Брамсом, нет, постой:

Парижем мощно-одичалым,

Мучным и потным карнавалом

Иль брагой Вены молодой —

 

Вертлявой, в дирижерских фрачках.

В дунайских фейерверках, скачках

И вальс из гроба в колыбель

Переливающей, как хмель.

 

Играй же на разрыв аорты

С кошачьей головой во рту,

Три чорта было — ты четвертый,

Последний чудный чорт в цвету.

5 апреля — июль 1935

 

Булат Окуджава

МУЗЫКАНТ ИГРАЛ НА СКРИПКЕ

 

Музыкант играл на скрипке, я в глаза ему глядел,

Я не то чтоб любопытствовал — я по небу летел.

Я не то чтобы от скуки, я надеялся понять,

Как умеют эти руки эти звуки извлекать

 

Из какой-то деревяшки, из каких-то бледных жил,

Из какой-то там фантазии, которой он служил.

А еще ведь надо в душу к нам проникнуть и поджечь.

А чего с ней церемониться, чего ее беречь.

 

Счастлив дом, где пенье скрипки наставляет нас на путь.

И вселяет в нас надежду; остальное — как-нибудь.

Счастлив инструмент, прижатый к угловатому плечу,

По чьему благословению я по небу лечу.

 

Счастлив тот, чей путь недолог, пальцы злы, смычок остер,

Музыкант, соорудивший из души моей костер.

А душа, уж это точно, ежели обожжена,

Справедливей, милосерднее и праведней она.

 

Евгений Евтушенко

ЛЕНИНГРАДСКАЯ СИМФОНИЯ

 

Ленинградская симфония

Я не знаю, что со мною станется.

Устоять бы, не сойти с ума,

но во мне живёт пацан со станции —

самой тёплой станции — Зима.

 

Я иду по улице Карлмарксовой,

а с марксизмом нынче — недород.

Увязался сирота-комар за мной,

и навстречу бабушка идёт.

 

Бабушка, которой лет за семьдесят,

тронула тихонько за плечо:

«Женичка, на чо же ты надеесси?

Я вот не надеюсь ни на чо…»

 

Я не верю в то, что верить не во что,

и внезапно вздрогнул всем нутром:

сквозь морщины проросла в ней девочка

та, что встретил я в сорок втором.

 

Боже мой, да это ты, рыжаночка,

Жанночка, чуть-чуть воображаночка,

в десять лет, как гриб-боровичок,

и красноармейская ушаночка

на кудряшках детских — набочок.

 

Безнадёжно стоя за продуктами,

мы хотели хлеба и тепла,

но в скупой тарелке репродуктора

музыку Россия подала.

 

В несвободной той стране свободная,

хлам бараков превращая в храм,

эта Ленинградская симфония

донеслась сквозь все бомбёжки к нам.

 

Ты была единственная, стоящая

снившейся мне истиной любви.

Я тогда тайком под Шостаковича

ткнулся носом в пальчики твои.

 

Помню, не разлюбленная девочка,

между пальцев у тебя была

тоненькая беленькая стрелочка

от картох, что ты перебрала.

 

Музыку давали не по карточкам.

Нас не Сталин — Шостакович спас.

Голод нас покачивал, подкашивал.

Музыка кормила верой нас.

 

Никакой нас грязью не запачкало.

Наши руки не были в крови.

Дай я снова поцелую пальчики,

пальчики тяжёлые твои.

 

Жанночка, нам есть на что надеяться.

Были и похуже времена.

И Россия никуда не денется,

если все поймут, что мы — она.

 

Бабушка, сам дедушка сегодня я,

но себя мальчишкой помню так,

будто ленинградской той симфонии

худенький, но вечный нотный знак…

2003

 

Самое сокровенное, что западает в душу, заставляет сильнее биться сердце – это выраженные через музыку и поэзию вера, надежда, любовь.