10 дней пребывала на территории сыновей с собаками и кошками – домовничала (дети снова в горах). Ушла полностью в чтение книг Вадима Зеланда (все его книги – новогодний подарок для меня). В 2005-ом принималась его читать, но прочла только: «Пространство вариантов» и «Вперед в прошлое». Дальше дело не пошло. Сегодня, похоже, время настало изменить свою жизнь.
Хочу повысить свою энергетику, хочу стать вершителем своей реальности, хочу управлять своими мыслями и жить со спокойным королевским достоинством, изменить мировоззрение, мироощущение, а так же ощущение самой себя. (Апокрифический трансерфинг).
Практика – необычная, но кому хочется изменить свою жизнь, можете попробовать зацепиться за маятник трансерфинга.
Давно ничего не писала, поэтому для всех вас — стихотворения Ярослава Смелякова (его вчера вспоминали на канале «Культура»: пройдя три этапа сталинских лагерей в 30-х, 40-х, 50-х годах он изменил свою жизнь не в лучшую сторону, но он был большим поэтом)
26 12 1912 — 27 11 1972
Одно из лучших стихотворений:
Петр и Алексей
Петр, Петр, свершились сроки.
Небо зимнее в полумгле.
Неподвижно бледнеют щеки,
и рука лежит на столе —
та, что миловала и карала,
управляла Россией всей,
плечи женские обнимала
и осаживала коней.
День — в чертогах, а год — в дорогах,
по-мужицкому широка,
в поцелуях, в слезах, в ожогах
императорская рука.
Слова вымолвить не умея,
ужасаясь судьбе своей,
скорбно вытянувшись, пред нею
замер слабостный Алексей.
Знает он, молодой наследник,
но не может поднять свой взгляд:
этот день для него последний —
не помилуют, не простят.
Он не слушает и не видит,
сжав безвольно свой узкий рот.
До отчаянья ненавидит
все, чем ныне страна живет.
Не зазубренными мечами,
не под ядрами батарей —
утоляет себя свечами,
любит благовест и елей.
Тайным мыслям подвержен слишком,
тих и косен до дурноты.
«На кого ты пошел, мальчишка,
с кем тягаться задумал ты?
Не начетчики и кликуши,
подвывающие в ночи,-
молодые нужны мне души,
бомбардиры и трубачи.
Это все-таки в нем до муки,
через чресла моей жены,
и усмешка моя, и руки
неумело повторены.
Но, до боли души тоскуя,
отправляя тебя в тюрьму,
по-отцовски не поцелую,
на прощанье не обниму.
Рот твой слабый и лоб твой белый
надо будет скорей забыть.
Ох, нелегкое это дело —
самодержцем российским быть!..»
Солнце утренним светит светом,
чистый снег серебрит окно.
Молча сделано дело это,
все заранее решено…
Зимним вечером возвращаясь
по дымящимся мостовым,
уважительно я склоняюсь
перед памятником твоим.
Молча скачет державный гений
по земле — из конца в конец.
Тусклый венчик его мучений,
императорский твой венец.
Это напечатано после смерти поэта:
В какой обители московской,
в довольстве сытом или нужде
сейчас живешь ты,
мой Павловский,
мой крестный из НКВД?
…
Я унижаться не умею
и глаз от глаз не отведу,
зайди по дружески скорее.
Зайди.
А то я сам приду.
А на слова этого стихотворения была песня, которую мы пели в молодости:
Если я заболею,
к врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.
Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом
в осенних цветах.
Порошков или капель — не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада —
Вот чем стоит лечить.
От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь, почувствуешь:
вечно живем.
Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным Путем.
- Метки: Вадим Зеланд, Ярослав Смеляков
