Прочитала книгу Марка Шагала (перевод Л. Беринского) – «Ангел над крышами».
(06. 07. 1887 — 28. 03. 1985)
Открыла для себя, что Шагал не только удивительный художник, но и лиричный мудрый поэт. Он был поэтом от рождения. В фантастических плоскостях его картин летают зеленые беременные козы, красные избы, парят влюбленные, его кочевой Витебск.
Ты помнишь ль меня, мой город,
мальчишку, ветром вздутый ворот…
Река, их памяти испей-ка
и вспомни вновь юнца того,
что на твоих сидел скамейках
и ждал призванья своего.
Там, где дома стоят кривые,
где склон кладбищенский встаёт,
где спит река,
там золотые деньки я грезил напролёт.
А ночью ангел светозарный
над крышей пламенел амбарной
и клялся мне, что до высот
моё он имя донесёт.
Шагал прожил долгую жизнь – 97 лет, был свидетелем всех страшных событий, но светло и радостно воспринимал мир. Он был евреем. Картины его – это визуализация поговорок на идиш и воплощение образов еврейского фольклора. « Если бы я не был евреем, как я это понимаю, я не был бы художником или был бы совсем другим художником»
Шагал всю жизнь считал, что искусство — это состояние души, а душа у всех двуногих, во всех точках Земли свята. И еще он говорил, что жизнь — это очевидное чудо. Что мы являемся частью этой жизни, и с возрастом переходим из одной формы жизни в другую. Своей душой, считал Шагал, может быть, человек подсознательно связан с миром, находится в гармонии с ним.
« Мы живем в мире собственных стремлений и тревог. Это мир радостный и трагичный» — говорил он
Брожу по миру, как в глухом лесу,
То на ногах пройдусь, то на руках,
И жухлый лист с небес летит на землю.
Мне жутко.
Рисую мир в оцепененье сна.
Когда мой лес завалит снегопадом,
Картины превратятся в сновиденья.
Но столько лет я среди них стою!
Я жизнь провел в предощущенье чуда.
Я жду – когда ж меня ты обовьешь,
Чтоб снег,
как будто лесенка,
спустился.
Стоять мне надоело – полетим
с тобою в небо по ступенькам белым
Отечество мое – в моей душе
Вы поняли?
Вхожу в нее без визы.
Когда мне одиноко – она видит.
Уложит спать.
Укутает, как мать.
Во мне растут зеленые сады.
Нахохленные скорбные заборы.
И переулки тянутся кривые.
Вот только нет домов.
В них – мое детство.
И, как оно, разрушилось до нитки.
Летят по небу бывшие жильцы.
Где их жилье?
В моей душе дырявой.
Вот почему я слабо улыбаюсь,
как слабенькое северное солнце.
А если плачу –
это плачет дождь.
Жена
Ты волосы свои несешь
навстречу мне, и я, почуя
твой взгляд и трепет, тела дрожь,
тебя опять спросить хочу я:
где давние мои цветы
под хулой свадебной, далекой?
Я помню: ночь, и рядом ты,
и в первый раз к тебе прилег я,
и погасили мы Луну,
и свечек пламя заструилось,
и лишь к тебе моя стремилась
любовь, тебя избрав одну.
И стала ты женой моей
на годы долгие. Сладчайшей.
Дочь подарила — дар редчайший
в наиторжественный из дней…
Благодарю, Господь высот,
Тебя за день, за месяц тот.
(Перевод Л. Беринского)
Я сын Твой, ползать
рожденный на земле.
Ты дал мне краски в руки,
дал мне кисть,
а как Тебя изображать – не знаю.
Вот это небо? Землю? Свое сердце?
Руины городов? Горящих братьев?
Глаза слезами полнятся – не вижу,
куда бежать, к кому лететь.
Ведь кто-то есть, кто нам дарует
жизнь.
Ведь кто-то есть, кто нам назначил
смерть.
Ведь Он бы мог помочь мне, чтоб картина
моя светилась радостью