Завтра – 5-го июня – день рождения Федерико Гарсия Лорки. В исполнении Ольги Будиной услышала песню на стихи Лорки, которая своей печалью легла на душу. Я перечитала его стихи, «Поэму канте хондо», его песни, пьесу «Чудесная башмачница»
Федерико Гарсия Лорка — испанский поэт
05 06 1898 — 19 08 1936
Федерико Гарсия Лорка родился в андалузском селении Пастуший ключ. «Мое детство – это село и поле. Пастухи, небо, безлюдье», — и отблеском детства освящена вся его жизнь. Современники вспоминают открытую улыбку Лорки и детски серьезные глаза, говорят о его застенчивости и беззаботности, о мнительности, робости и упрямстве. Но что-то в нем оставалось непостижимое, не вместившееся ни в слова, ни в поступки, какая-то тайна. Его песни – это музыка в словах. В жизнь Лорки музыка вошла раньше стихов.
Профессиональный музыкант и композитор, он с детства любил и знал европейскую классику, но сроднился с той музыкой, которую услышал первой еще на улицах Пастушьего ключа. Все в семье Лорки играли и пели.
И никому кроме Лорки не далось это искусство смолкать, завораживающее искусство андалузской песни – сказать все, недоговорив. Все в мире Лорки грань: зыбкая, призрачная, извечная и неразрушимая грань жизни и небытия, сна и яви, счастья и беды, обыденности и поэзии.
19 августа 1936 года в восьми километрах от Гранады франкисты расстреляли четверых: двух тореадоров, старика учителя из соседней деревни и поэта Федерико Гарсиа Лорку. Книги Лорки были публично сожжены на гранадской площади. Только в 1954 году в Испании вновь были изданы стихи и драмы Гарсиа Лорки. Вот и нам каждая его строка, всколыхнув горечь утраты, дарит радость узнавания его голоса.
( перевод М. Кудимова)
Есть души, где скрыты
увядшие зори,
и синие звезды,
и времени листья;
есть души, где прячутся
древние тени,
гул прошлых страданий
и сновидений.
Есть души другие:
в них призраки страсти
живут. И червивы
плоды. И в ненастье
там слышится эхо
сожженного крика,
который пролился,
как темные струи,
не помня о стонах
и поцелуях.
Души моей зрелость
давно уже знает,
что смутная тайна
мой дух разрушает.
И юности камни,
изъедены снами,
на дно размышления
падают сами.
«Далек ты от бога», —
твердит каждый камень.
* * *
(перевод А. Гелескула)
Персики и цукаты,
и в медовой росе покос.
Входит солнце в янтарь заката,
словно косточка в абрикос.
И смеется тайком початок
смехом желтым, как летний зной.
Снова август.
И детям сладок
смуглый хлеб со спелой луной.
(перевод М. Самаева)
У ночи четыре луны,
а дерево — только одно,
и тень у него одна,
и птица в листве ночной.
Следы поцелуев твоих
ищу на теле.
А речка целует ветер,
к нему прикасаясь еле.
В ладони несу твое «нет»,
которое ты дала мне,
как восковой лимон
с тяжестью камня.
У ночи четыре луны,
а дерево — только одно.
Как бабочка, сердце иглой
к памяти пригвождено.
(перевод М Самаева)
Луна плывет по реке.
В безветрии звезды теплятся.
Срезая речную рябь,
она на волне колеблется.
А молодая ветвь
ее приняла за зеркальце.
(перевод М. Кудимова)
У неба пепельный цвет,
а у деревьев — белый,
черные,черные угли —
жнивье сгорело.
Покрыта засохшей кровью
рана заката,
бумага бесцветная гор
скомкана, смята.
Прячется серая пыль
в овраг придорожный,
ручьи помутнели, а заводи
уснули тревожно.
Колокольчики стада
звенят несмело,
водокачка застыла
и онемела.
У неба пепельный цвет,
а у деревьев — белый.
(перевод М. Кудимова)
Потухшие звезды
усыпали пеплом холодное лоно
реки зеленой.
Ручей растрепал свои косы,
а тайные гнезда, как в час расплаты,
огнем объяты.
Лягушки превратили канаву в дудку,
которая фальшивит еще усердней
во мгле вечерней.
Из-за горы на просторы неба
окорок луны с лицом добродушным
выплыл послушно.
Из домика, который окрашен в индиго,
звезда луну добродушную дразнит,
как мальчик-проказник.
Розовая окраска в наряд свой хрупкий,
в наряд, пошитый рукой неумелой,
гору одела.
Лавр устал оттого, что надо
казаться всезнающим и поэтичным,
как лавру прилично.
Вода течет, как текла и прежде,
на ходу в прозрачный сон погружаясь
и улыбаясь.
Все по привычке здесь горько плачет,
и вся округа, хотя и невольно,
судьбой недовольна.
Чтобы звучать в унисон с природой,
и я говорю — никуда не деться;
«О мое сердце!»
Но губы мои, мои грешные губы
окрашены соком глубокой печали
и лучше б молчали.
И этот пейзаж мне не радует сердце,
в груди я чувствую холод могилы,
и все мне не мило.
О том, что скорбное солнце скрылось,
летучая мышь сказать мне успела
и прочь улетела.
Отче наш, помилуй любовь!
(Плачут рощи — не будет удачи,
и тополи плачут.)
Я вижу, как в угольном мраке вечернем
мои глаза горят в отдаленье,
пугая тени.
И мертвую душу мою растрепал я,
призвав на помощь паучьи узоры
забытых взоров.
Настала ночь, зажигаются звезды,
вонзая кинжалы в холодное лоно
реки зеленой.
Воспользовалась материалами Н. Малиновской, предисловия к изданию Федерико Гарсия Лорка «Избранное», Москва, «Просвещение», 1986