Вот и пришло время познакомиться с поэзией Веры Полозковой — современного русского поэта.
Вера Николаевна Полозкова
05 03 1986
Раньше слышала эту фамилию, но как-то много шуму было вокруг ее имени, обилие ее талантов: актриса, певица, поэтесса и … Почитала ранние стихи о любви, что-то снова остановило: казалось ну какая-то модная в молодежных кругах дива. А на днях уважаемый мною поэт Евгений Евтушенко назвал Веру Полозкову лучшим современным поэтом, даже чтение поэтессой ее стихов сравнил с напевностью чтения стихов Беллой Ахмадулиной. В интернете обилие информации о Вере Полозковой, много напечатано стихотворений. Всего пока осилить не смогла. Но то, что прочитала — впечатляет смелостью и образностью стиха, глубиной мыcли и разнообразием стиля. Так что будем знакомиться дальше. Предлагаю и вам (может кто-то, как и я, в провинции живет или не любит много общаться с компьютером) частичку ее стихов:
Наскальное
Сайде – на чай
Свиться струйкой водопроводной –
Двинуть к морю до холодов.
Я хочу быть такой свободной,
Чтобы не оставлять следов.
Наблюдая, как чем-то броским
Мажет выпуклый глаз заря,
Я хочу быть немного Бродским –
Ни единого слова зря.
……………………………………………………….
Кроме нас и избранных – тех, кто с нами
Делит побережье и пьет кагор,
Есть все те, кто дома – а там цунами,
И мы чуем спинами их укор.
Отче, скрась немного хотя бы часть им
Неисповедимых Твоих путей.
Ты здесь кормишь нас первосортным счастьем –
А на нашей Родине жжешь детей.
………………………………………………………………..
Жить здесь. Нырять со скал на открытом ветре.
В гроты сбегать и пережидать грозу.
В плотный туман с седой головы Ай-Петри
Кутать худые плечи – как в органзу.
Долго смотреть, пока не начнет смеркаться,
Как облака и камни играют в го.
А мужчины нужны для того, чтобы утыкаться
Им в ключичную ямку – больше ни для чего.
…………………………………………………………………….
Кофе по-турецки, лимона долька,
Сулугуни и ветчина.
Никого не люблю – тех немногих только,
На которых обречена.
Там сейчас мурашками по проспекту
Гонит ветер добрых моих подруг.
И на первых партах строчат конспекты
По двенадцать пар загорелых рук.
Я бы не вернулась ни этим летом,
Ни потом – мой город не нужен мне.
Но он вбит по шляпку в меня – билетом,
В чемодане красном, на самом дне.
Тут же тополя протыкают бархат
Сюртука небес — он как решето;
Сквозь него холодной Вселенной пахнет
И глядит мерцающее ничто.
Ночи в Симеизе – возьми да рухни,
С гор в долину – и никого в живых.
И Сайде смеется из дымной кухни
И смешно стесняется чаевых.
…………………………………………………………….
Октябрь таков, что хочется лечь звездой
Трамваю на круп, пока контролер за мздой
Крадется; сражен твоей верховой ездой,
Бог скалится самолетною бороздой.
Октябрь таков, что самба звенит в ушах,
И нет ни гроша, хоть счастье и не в грошах.
Лежишь себе на трамвае и шепчешь — ах,
Бог, видишь, я еду в город, как падишах!
КАК БУДТО БЫ
Девочка – черный комикс, ну Птица Феникс, ну вся прижизненный анекдот.
Девочка – черный оникс, поганый веник-с, и яд себе же, и антидот.
Девочка – двадцать конниц, две сотни пленниц, кто раз увидит, тот пропадет.
Девка странна малёха – не щеголиха, а дядька с крыльями за плечом.
Девочка-как-все-плохо, гляди, фунт лиха, вот интересно, а он почем.
Девочка – поволока, и повилика – мы обручим, то есть обречем.
Думает, что при деле: сложила дули и всем показывает, вертя.
Все о любви трындели, и все надули, грудную клетку изрешетя.
Двадцать один годок через две недели, не на беду ли она дурачится, как дитя.
БЛИЖНИЙ БОЙ
Разве я враг тебе, чтоб молчать со мной, как динамик в пустом аэропорту.
Целовать на прощанье так, что упрямый привкус свинца во рту. Под
рубашкой деревенеть рукой, за которую я берусь, где-то у плеча. Смотреть
мне в глаза, как в дыру от пули, отверстие для ключа.
Мой свет, с каких пор у тебя повадочки палача.
Полоса отчуждения ширится, как гангрена, и лижет ступни, остерегись. В
каждом баре, где мы – орет через час сирена и пол похрустывает от гильз.
Что ни фраза, то пулеметным речитативом, и что ни пауза, то болото или
овраг. Разве враг я тебе, чтобы мне в лицо, да слезоточивым. Я ведь тебе
не враг.
Теми губами, что душат сейчас бессчетную сигарету, ты умел еще улыбаться
и подпевать. Я же и так спустя полчаса уеду, а ты останешься мять
запястья и допивать. Я же и так умею справляться с болью, хоть и
приходится пореветь, к своему стыду. С кем ты воюешь, мальчик мой, не с
собой ли.
Не с собой ли самим, ныряющим в пустоту.
………………………………………………………………………
Над рекой стоит туман.
Мглиста ночь осенняя.
Графоман я, графоман.
Нету мне спасения.
17 ноября 2007 года.
Моя Индия
Человек на пляже играет при свете факела,
и летающая тарелка между его колен
начинает дышать, звуча.
И дреды его танцуют в такт его пальцам, и все огню подставляют лица,
так его музыка горяча.
А еще перекресток, — машины, коровы, байки, — и рядом крест и алтарь,
и там, в алтаре, свеча.
И как Костя чудесно жмурится, хохоча.
И дорога до Арамболя чуть выше дужки его очков,
и волос, что ветер свивает кольцами, и плеча.
Моя Индия открывается без ключа.
Кто беднее не допускающих перемен,
состоящих из дат, мест жительства и имён?
Всякий раб медицинской, кредитной, визитной карты,
всякий пронумерован и заклеймён.
Всякий заживет, только если выплатит ипотеку,
а ты, — если ты умён, —
Уже понял, что кроме тех, что сейчас, у тебя не было и не будет
лучших времён.
Завтра в это время я буду стоять на сцене,
во многих тысячах километров отсюда,
где теперь медленная среда:
Спят собаки между шезлонгами в два ряда,
мертвого краба вылизывает вода,
А там будет мама, Рыжая,
Дзе, наверно, придет туда,
Я взойду и скажу им, как я боялась вернуться, да,
Обнаружить через неделю, как выцветают в тебе индийские сари, дети,
рассветы, шуточки, города,
как ни остается от них ни камушка, ни следа, —
Только ведь моя Индия из меня не денется никуда.
Моя Индия не закончится никогда.
26 ноября 2008 года, Морджим